Участнику Великой Отечественной войны Ивану Петровичу Фомину скоро исполнится 89 лет. На здоровье он не жалуется. Любит летом на «Форде», который приобрел пять лет назад, гонять на дачу, что находится в шестидесяти километрах от Северска – в Нагорном Иштане. Так и говорит, что смело ездит. Из всех машин, что у него были, а были у него отечественные «Жигули» разных моделей, это самая лучшая. «Приемистая. Чуть газанешь – летишь! И маневренность хорошая. Я на «семерке» в Кривошеинский район на прежнюю дачу доеду – у меня плечи разваливаются. На этой  приеду - как будто только пять километров проехал», - рассказывает ветеран.
Он, воевавший с Японией, освобождавший китайскую Маньчжурию от японцев, считает себя состоявшимся  человеком. «Трудную, но честную жизнь я прожил. Поженились – иголку купить негде было, - вспоминает Иван Петрович. - Сами были голодранцы. Потихоньку начинали – обжились. Детей нажили. Своих вырастили – инженеры все троя у меня. Сноха и два зятя – тоже инженеры. Сейчас и правнук пошел учиться в политехнический».
Родился он 6 сентября 1927 года в деревне Попадейкино Томского района Томской области в большой семье. Говорит, семеро детей выжили, дожили до пенсии. Отец с матерью в колхозе работали. Мать еще в школе уборщицей была. За это хлебные карточки давали на детей. Отец, после того как заболел, стал сторожем – колхозные амбары с зерном сторожил.
«В то время разрешалось держать одну овечку на семью, одну корову с теленком или свинью, - вздыхает Иван Петрович. - Все. Неважно сколько у тебя детей. Больше не полагалось. Корову держали и не каждый год поросенка. Почему не каждый год? Да потому что нечем кормить было. За зиму все посъедим. Весной картошку посадишь. Погреб пустой. Ни морковки, ни свеколки. И вот начинаем рыбачить. Рыбой питались, крапиву варили. Мяса не видели. Откуда?! Одна корова. 360 литров молока сдать за год надо государству – такая обязаловка была. Двадцать килограммов мяса с этой же коровы еще надо сдать. Как? А как угодно, хоть три шкуры с нее сдери. А еще на заем приходилось подписываться -  на восстановление и развитие народного хозяйства. Приедет в деревню какой-то агент и вызывает всех подряд, по домам ходит: «Распишись». И семья такая. Одеться – хоть какие-нибудь штанишки с рубашонкой. Никогда трусов не носили, ни маек, ничего не видели. Нищета».
Иван Петрович на минуту задумался, смотря в окно и дальше – туда, где искрилась на солнце река – красивая панорама. И затем продолжил: «Семья – три-четыре человека, родители и старшие дети, в колхозе год работают. Потом на отчетно-выборном собрании сообщают: мол, а вы должны остались, ведь в каждый выход в обед что-то колхозное варили.
Война началась. Парней-то – в армию, на фронт. А девок – на военный завод в Новосибирск. У нас старшая сестра там всю войну ящики для снарядов колотила – все пальцы пооббивала. Вот в феврале она умерла на девяносто третьем году.
Из семерых детей мы двое остались. Старший брат, его на войну на год раньше призвали, живет в поселке Мирном. В феврале ему было девяносто».
Мне же покоя не давала «головоломка», о которой упомянул ветеран: «А как двадцать килограммов с коровы сдать, если она одна и нужно за год сдать 360 литров молока?» «А так, - ответил он. – Положим, я на бойню повел корову свою. За тебя, за тех и тех сдал. А вы мне деньги отдадите. Вот таким путем покупали и государству сдавали. Семь человек семья – по стакану молока на день не хватало. Только чай забуришь молочком - и все. Потому что корову кормить надо. А чем? Даже пойла никакого порядочного нет. Не на что комбикорма купить. Ни какого зерна. В общем, вода и сено, особенно зимой».


 
 
Перед тем как встретиться с Иваном Петровичем, я почитал о нем в Интернете, где в двух источниках говорилось о том, что он воевал в составе 156-й стрелковой дивизии. С того и начал разговор.
«Это где-то в очерке обо мне написали. Так и получилась ошибочка, - поправил он. – На самом деле после окончания «учебки» в Красноярке, а призвали меня в армию в семнадцать лет – в ноябре 1944 года, я был направлен в Литву – в 157-ю стрелковую Неманскую орденов Суворова и Кутузова дивизию. Там мы пробыли месяца два-три – охраняли сами себя. И где-то в апреле сорок пятого нас, нашу дивизию посадили в товарники, и мы через всю страну поехали на Дальний Восток».
«Расскажите, за что вас наградили медалью «За отвагу», - прошу его.
«Японская  армия оккупировала территорию Китая – Маньчжурию. Там мы участвовали в боях, - начал свой рассказ ветеран. – Рано утром 8 августа мы перешли границу и – в наступление. Попали под прямой обстрел. Дорога была настолько пристрелена. Там доты у японцев были – мощнейшее укрепление. А самураи были прикованы к пулеметам. И они косили нас. И получилось - тут рисовое поле, заполненное водой. Нам приказ – ложиться. Ну спрятались. Пули свистели туда-сюда. До темна пролежали в этой грязи. Приказ – отступить. Подняться невозможно: все тело стянуло от воды. Отступили. Там какая-то речка была. Обмылись. А утром командир батальона построил нас и говорит, что надо взорвать этот дот. Отобрал нас тридцать добровольцев. И мы в обход этой сопки, у каждого за спиной мешок с двадцатью килограммами тола, целый день шли и еще там где-то ночевали, почти стоя. Занесли взрывчатку, саперы ее взорвали (мы своей тропой вернулись назад). А толку нет. Тогда уже самолетами разбомбили дот. Это сооружение было двухэтажное с запасами продовольствия. Там даже электричество было. А японцы, прикованные цепями, все до одного погибли. Вот за этот поход я и получил медаль «За отвагу». А с нашего взвода, это когда мы пошли в лоб и японцы нас стали косить, четверо не вернулись. Там остались».
«Страшно было под пулями? О чем тогда подумалось?» - спрашиваю Ивана Петровича.
«Думать там ничего не приходилось, - ответил он. - Только прятались. В водичку пули-то – чик-чик. Голову не поднять».
Из Китая 157-я стрелковая дивизия вышла в 1946 году. Ее расформировали. А ефрейтор Иван Фомин попал  в 217-ю артиллерийскую бригаду, дослуживая еще несколько лет действительную в Приморье. Там он за восемь месяцев прошел курс обучения и стал радиотелеграфистом третьего класса. А чуть позже сдал и на второй класс. Говорит, морзянка мне хорошо пошла.
 В чем заключалась  его работа-служба? «В небольшом домишке размещалась стационарная радиостанция, - поясняет Иван Петрович. – В то время много было нарушений наших воздушных границ – американцы это делали. Сидишь в наушниках и книги читаешь – Шолохова, Солженицына в рукописи (если бы начальник политотдела узнал – точно тюряга была бы). Запищал в наушниках сигнал – записываешь время, откуда пришел приказ на мою точку и передаешь информацию по цепочке на другую точку. Это теперь – сотовый телефон. Вот она коробочка лежит, - ветеран показывает на свой сотовый телефон. - Москва, Лондон, куда угодно можно позвонить. А тогда иная связь была. А домой я вернулся».
В родные края Иван Фомин вернулся весной 1951 года. За шесть с лишним лет службы дома побывал лишь однажды, получив в 1949-м десятидневный отпуск. Так совпало, что именно в эти дни приехал на побывку в отчий дом и Василий. Браться не виделись больше семи лет. Их приезд отмечала вся деревня, а счастья матери, дождавшейся с войны обоих сыновей, завидовали по-доброму все.

После армии Иван Фомин устроился экспедитором томской почтово-посылочной связи (на СХК еще набора не было, стройка только начиналась). Возил из Томска в будущий атомный город посылки для заключенных и хлеб. Там, на почте, встретился со своей будущей женой. «Такую кипу извещений на посылки заключенным слали. А где их искать, эти посылки, я не знаю, - рассказывает Иван Петрович. – Говорю ей, на тебе все извещения и подбери мне все эти посылки. А я - на грузовик. И мужика, заключенного без конвоя, мне дали их грузить. Два раза в неделю по 200-300 посылок привозил в лагерь на Парусинке. Разгрузим. Порядок такой. Надзиратель приходит и вскрывает посылку, чтобы недозволенного не было. Спиртное чтобы не пришло. И еще наркотики чтобы не попали. Там же всякие национальности были – киргизы и кто только не сидел в тюрьме.
В 1953 году Сталин умер. Была амнистия. Много заключенных домой отпустили. И я с большой радостью удирал оттуда. Уволился.
Устроился на Сибирский химический комбинат диспетчером на восьмой склад. Это база оборудования. Система такая. По железной дороге в вагонах приходит оборудование. Разгружаем и на монтаж отправляем. Сутки дежуришь – двое дома. Еще сутки – трое дома. Такой график меня устраивал.  Почему? А лодка с мотором у меня была на берегу. Рыбалка».
Прошу его рассказать, как он стал дозиметристом на пятом объекте. «Я помню, как монтировали первый объект, - говорит он. – Пятый объект начал строится. Реактор стали строить. Я попросился на стажировку. Послали в Челябинск-40. Стажировался три месяца, и стал уже дозиметристом. На пятом объекте я работал с 1955 года по 1987 год – все на одном месте. На первом реакторе работал, потом на втором. Все постепенно механизировалось, улучшалось, легче стали приборы и более точные счетчики стали ставить, понадежней.
Задача у дозиметриста какая? Все работы на реакторе выполняются по письменному разрешению – допуск простой и допуск с красной полосой. Прежде чем выписать допуск, дозиметрист приходит на каждый участок, на рабочее место, прибором обследует радиацию. Работникам назначается спецодежда, в какой работать. Положим, сапоги резиновые, если там вода. Перчатки должны быть двойные – хэбэшные и сверху резиновые. А болтик, допустим, вот такой маленький. Попробуй с ним поработать в таких двойных перчатках. 
И вот оформляешь допуск – работайте, ребята. Вот здесь надо работать, положим, сорок минут, а через два метра можно час работать».
Спрашиваю: «А как работала система, позволяющая узнать, насколько человек облучился?» Иван Петрович поясняет: «Система такова. У каждого – индивидуальная кассета. Это небольшое устройство. В нем находится кусочек обыкновенной фотографической пленки. Она впитывает в себя ровно столько радиации, сколько и организм. Четыре дня проходит (у нас рабочая неделя была четыре дня по шесть часов), и фотогруппа эти кассеты берет, проявляет и записывает данные. То есть по степени почернения этой пленки и  высчитывается в рентгенах, сколько взял организм. И записываются данные в каждую персональную книжку. Год проходит. Сколько за это время взял работник. А норма – пять рентген в год для человека».

Иван Петрович отработал 23 года лаборантом-дозиметристом. Когда начинал, дозиметр весил 3 кг, так что на эту должность брали только крепких парней. Трудились в смену по очереди, без праздников и выходных, поэтому, говорит Фомин, провести в кругу семьи субботу-воскресенье, выбраться куда-то вместе удавалось редко. Хотя в начале 1950-х и выбираться-то на «почтовом» было особо некуда. Ни кафе, ни ресторанов, ни даже широких проспектов для прогулок… Молодежь собиралась возле заводского клуба или на берегу Томи, устраивала танцы под баян, огромной радостью стало для всех открытие первого клуба «Родина».
Год за годом стараниями строителей «почтовый» обрастал новыми улицами, магазинами, больницами, детскими садами и школами… В последних была особая потребность – детское население в городе, который строила молодежь, прирастало стремительными темпами.
С тех пор, как в 1991 году умерла его жена Таисия, Иван Петрович живет один. В его квартире чисто и уютно. «Бомжом у меня не пахнет» - смеется он. В блокноте у него записаны дни рождения родных, коих всегда поздравляет.
Ему приятно смотреть на реку. Говорит, что в такие минуты детство вспоминается, ведь на реке сам жил.
Маму вспоминает. «Она умерла на сто пятом году. За день до этого мы побывали у нее. Рукой помахала нам вслед. На ногах умерла в таком возрасте. Вот каждому бы так, как я сейчас про себя думаю», - говорит ветеран.
9 Мая Иван Петрович обязательно наденет свои награды, пройдет, не торопясь, вспоминая памятные события, по главной улице города, выросшего на его глазах. Города, ставшего большой победой не только тех, кто его строил, создавал СХК, но и всей страны.
«На  парад обязательно хожу, - говорит Иван Петрович. – Когда  внучки от сына Евгения, которого уже нет в живых, были маленькие, они радостно прыгали, бегали, узнав, что пойдут со мной на  парад. В  парке они столько солдатской каши  съедали, сколько за неделю дома не съедали, - смеется он. – Возьму их с собой, они ее там лупят. Интересно им было. Сейчас они выросли. Один хожу на парад».

Александр ЯКОВЛЕВ