Готовясь к встрече с жительницей блокадного Ленинграда Норис Серафимовной Шушкановой, я решил поискать информацию о ней в Интернете. И нашел небольшой, вызывающий сильный эмоциональный отклик текст, который в 2015 году на сайте движения «Бессмертный полк» разместила внучка нашей героини Полина Рачковская, указав номер своего телефона.

Рано утром позвонил по нему с тем, чтобы получить разрешение на публикацию этого рассказа в нашей газете. Полина Алексеевна, конечно, была согласна, деликатно заметив, что она сейчас проживает в Москве.

Поняв, что разбудил человека, я извинился и спросил:

- Что вы там делаете?

- Заканчиваю ординатуру по специальности «ортодонтия» в Первом Московском государственном медицинском университете имени И.М. Сеченова. 

Итак, публикуем ее рассказ о своей бабушке.

История моей бабушки

«Норис Серафимовна Шушканова.

Родилась 15 ноября1935 года в Ленинграде.

Не буду грузить числами, историческими данными, просто расскажу историю, которую слушаю довольно часто от своей бабушки. Это важно знать всем, что пережили люди блокадного Ленинграда!

Когда моей бабушке было 6 лет, она со своей семьей жила в Ленинграде. Летом 1941 года началась Великая Оте-чественная война, а уже в сентябре
41-го город оказался в блокаде. Бабушка вспоминает свое детство со слезами на глазах. Она не раз рассказывала мне, как было страшно, когда город бомбили с самолетов. Ее мама поднимала детей (бабушку и ее сестру Виолетту, которой было 4 года) среди ночи, быстро одевала, и под громкий вой сирен все бежали темными улицами в бомбоубежище. Но страшнее всех бомбежек был голод. Перестали поступать продукты питания, закрыли все магазины, кончились домашние запасы. 100 граммов хлеба выдавали по специальным карточкам. Чтобы получить хлеб, нужно было в очереди отстоять всю ночь, а то и больше. Что только люди ни придумывали, чтобы заполучить лишнюю карточку, особенно старались как-то обмануть детей, которые стояли в очереди. Так и мою бабушку обманули, ведь она была маленькой. Самого, как такового, хлеба и не было: в муку добавляли опилки.

Семья была большая: дедушка, бабушка, мама, Нона (моя бабушка), Виолетта (ее сестра), и как раз только-только родился у бабушки маленький братик. Отец ушел на фронт.
Чтобы дети не умерли от голода, сначала дедушка отдавал весь свой хлеб остальным, поэтому он умер первым. Затем бабушка отдавала свой хлеб, она тоже вскоре умерла. Осталась мама, которая отдавала все детям, сама пила понемножку водичку, поэтому она быстро заболела водянкой, а затем умерла.

Остались в живых только моя бабушка, ее сестра и грудной братик, он умер у нее на руках.

В самом блокадном Ленинграде люди сходили с ума от голода, они съедали все, что могли: кошек, собак, голубей, траву, кору.

Кто-то терял рассудок и кидался на людей, поэтому детей стали запирать в домах. Так было и в доме моей бабушки. Из-за этого они не могли выйти на улицу, так как дверь была заперта, и было строго-настрого наказано: не открывать никому.

Что пережили бедные дети! Еды нет, рядом столько мертвых тел на столах, на полу, их же некому было вынести из дома. На самом деле бабушке с сестрой очень повезло, ведь как раз в те дни ходила спасательная бригада, которая отправляла детей в ленинградский детский дом.

Спасатели взломали дверь, слыша крики и плач детей, которые не ели почти неделю. Затем было принято решение переправлять детей группами через Ладожское озеро в трюме корабля, это было единственным спасением. Бабушку отправили в 1943 году. Было загружено два корабля, во время переправы в первый попал снаряд. И все это было на глазах детей!

Затем переправляли детей по железной дороге на поезде под грохот взрывающихся снарядов. Так дети блокадного Ленинграда оказались в Сибири, в поселке Ягодное Асиновского района.

Через много лет девочки, спасшиеся от страшной смерти, смогли разыскать и встретиться со своим отцом.

Всю войну он прошел боевым матросом на военном крейсере, потерял глаз, но выжил! Когда вернулся в город, он не смог найти своей семьи. Не осталось никаких документов, никаких сведений о дочерях. Но он не сдавался.
И только через 10 лет после войны они смогли снова встретиться и заново узнать друг друга».

…Выжить и не зачерстветь

Встретившись с Норис Серафимовной в ее квартире, глазам своим не поверил – она лет на пятнадцать-двадцать выглядит моложе своего возраста. Мое удивление женщине было приятно. Улыбнулась – в первый и последний раз за всю нашу беседу. Потому что далее она говорила о блокадном аде, смертях и потерях, о том, что было после всего этого. Но слезы у нее появились тоже только раз – когда говорила о своем отце, на которого долгое время была обижена за то, что выросла в детском доме, за то, что другая женщина появилась в его жизни, и ее самолюбие никак этого не могло пережить.

Как говорит Норис Серафимовна, то, что было вчера, она плохо помнит, зато многие картины детства, сначала из мирной жизни, а потом из осадной, остались в памяти навсегда, как будто сфотографировано все это. Хорошо помнит обстановку в квартире бабушки и дедушки, у которых она жила с трех лет (ее младшая сестра Виолетта с мамой, у которой была другая семья, жили отдельно). 

- Война началась. Голод этот я, конечно, помню, – рассказывает она. – Дедушка первый умер от голода. Лежал, его долго не хоронили. Боялась на него смотреть и, когда проходила, себе глаза ладошкой прикрывала. Глупая, надо было живых бояться. Потом бабушка слегла, совсем никакая. Почему они умерли? Во-первых, они мне последние куски отдавали. А во-вторых, была там еще одна печальная история, в которой я, хоть и ребенок, была виновата. Открыла дверь женщине, которой ни в коем случае нельзя было открывать. Незнакомка залетела к нам в квартиру, сказала, что мама велела все карточки отдать, вместе с ними прихватила одежду из шифоньера и скрылась. А ведь мне бабушка строго-настрого наказывала никому, кроме нее, дверь не открывать! Видимо, бабуля знала всякие ужасные истории о том, что детей воровали.

Помолчав чуток, Норис Серафимовна продолжила:

- Так вот, карточек не стало. Бабушка умерла на наших глазах. Лежала тоже долго дома. Соседи поняли, что я осталась одна, и отправили меня к маме, которая жила в другой части города. Я пришла и такую картину застала. Мама лежит, опухшая от голода, не встает. Виолетта, моя трехлетняя сестра, по ней ползает, просит кушать. Здесь же рядом лежит мой годовалый братик. Мама говорит с кровати: «Возьми его, качай-качай». Сижу на пружинном матрасе, качаю его, сил-то уже нет, не могу его удержать. Он пищит, плакать уже не мог – голодный. Так и умер у меня на руках. Вскоре умерла мама, ее тело тоже некому было вынес-ти. А нас с сестренкой забрали в детдом – сначала в ленинградский, а затем была переправка детей через Ладожское озеро в трюме корабля.

- Ехали мы в трюме. Сильно штормило. Нас всех рвало. Сидений не было, мы валялись, скользили по этому безобразию, – вспоминает Норис Серафимовна. – Второй корабль с детьми пошел ко дну – его немцы разбомбили. Причалить нам удалось не сразу. Выгружали нас на берег моряки, став цепочкой. Тот, который первый брал детей на руки (большинство маленьких ленинградцев не могли держаться на ногах), стоял в воде по грудь. Потом нас пересадили на поезд. Когда мы проезжали европейскую часть страны, нас снова бомбили. Машинист маневрировал так, что мы с полок слетали.  

Так Норис вместе с другими детьми оказалась в детском доме, что находился в деревне Ягодное Асиновского района Томской области. Там она, кстати, встретилась с сестрой, которую сюда привезли в составе другой группы детей.

Норис Серафимовна помнит неочищенную овсянку, которую здесь давали на завтрак, обед и ужин, школьную жизнь. Помнит пианино, к которому она сразу же проявила необычайный интерес, а потом училась играть на нем. А еще помнит замечательного директора, который, нарушив все правила (детдомовских мальчиков направляли в ремесленное училище, а девочек – на швейную фабрику), повез ее с подружкой в Томское
музыкальное училище.

Хоть у Норис и не было настоящей подготовки, ее приняли в  музыкальное училище (подружка же смогла туда поступить через несколько лет).  Когда девушка училась на третьем  курсе, ее нашел отец. Позже она приехала к нему в Ригу (долго не выходила из вагона, хотела вернуться), гостила все лето. Он помогал ей немного деньгами. Потом были другие встречи. Они поняли друг друга и расставили все точки над «и». 

Замуж Норис вышла в восемнадцать лет. Как она говорит, муж Виталий был замечательным музыкантом, который в Северске первым получил звание заслуженного деятеля культуры. В семье сначала родился сын, а потом – дочь.

Вначале Норис Серафимовна работала в Томске в педучилище на музыкальном отделении, преподавала. В Северск они с мужем переехали в 1962 году, работали в музыкальной школе, где она преподавала фортепиано. На заслуженный отдых ушла в 2007 году.  

У Норис Серафимовны три внучки, в которых она души не чает.

Вот такая она, жизнь. Многое в ней переплелось: страх, горе, потери, надежды, трудности, работа, любовь, счастье, вновь потери, заботы, надежды… Но на то она и жизнь, чтобы пережить все, выстоять, не сломиться, не зачерстветь душой. И сегодня Норис Серафимовна мудра и красива. Она очень энергичная и подвижная: помимо прочего занимается скандинавской ходьбой. На судьбу не жалуется и благодарит власть за то, что не забывают блокадников Ленинграда. 

Александр ЯКОВЛЕВ