Раисе Алексеевне Каштаковой 82 года. Она бывший малолетний узник фашистских концлагерей, инвалид Великой Отечественной войны. О тех страшных, жутких событиях ей вспоминать тяжело – слезы наворачиваются на глазах. 

В концентрационный лагерь, который находился в латвийском городке Режица, она попала шестилетним ребенком, пробыла там год – до того времени, как наши войска летом 44-го заняли эту территорию и освободили всех заключенных. 

О той жизни в аду она почти ничего не помнит, говорит, маленькая была. А рассказывая о том, как она там оказалась, замечает, что в каких-то деталях она может быть не совсем точна – память у нее
уже не та.

Пули навылет

«Мы жили в деревне Непарень Брянской области, где я и родилась, - вспоминает она. - Отец был в партизанском отряде – на день уходил в лес, там у них стояли землянки, а ночью прибегал домой. Немцы все сильней лютовали, и нам – маме с девятимесячным ребенком на руках, мне и моей сестре, которая была на два года старше меня, ничего не оставалось, как спрятаться в лесу в одной из землянок. 

Однажды, это было летом 43-го, немцы, прочесывая лес, обнаружили нас. Отца тогда с нами не было. Закричали. Мы поняли: приказывают нам выйти из землянки, иначе взорвут ее, уничтожат нас.

Вышли мы, и повели нас в деревню, где к этому времени фашисты повыгоняли людей из домов, собрали их в кучу и стали по нам стрелять. Мне прострелили обе ноги – по две пули в каждую, благо, кости не задели, прошли навылет. 

Мама отдала малышку Вале, так звали мою старшую сестру, а меня, всю окровавленную, понесла на руках. Немцы гнали нас. А потом, когда всех нас остановили, собрала у кого что было из вещей, порвала на лоскуты и ими перетянула мне раны. 

Сначала нас пригнали в Трубчевск, поселили в какой-то барак, а потом отправили дальше, в Латвию».    

Могилы стонали

«У нас еще была старшая сводная сестра 25-го года рождения - Вера. Мы были вторые у отца. А ее угнали в Германию как взрослую, семнадцатилетнюю, работать, - продолжает  Раиса Алексеевна. - И как она потом рассказывала, собрали их, молодежь, чтобы отправить в Германию. Привезли их под Минск, высадили из грузовых машин, дали лопаты, подвели к траншеям, в которые загнали партизан. Много их было, в том числе и наш отец там. Говорят: «Закапывайте их!» 

А отец увидел ее, закричал, заплакал: «Вера, а где остальные мои детки маленькие?!» Немец как услышал, что она папе что-то отвечает, приказал ей закапывать отца. Она отказалась, говорит: «Хоть кидайте меня туда, не буду копать!» 

- Немец ее стеганул плеткой - вот такой шрам на лице остался, - показывает наша собеседница. - Ее закинули в машину. Зачем убивать? Пускай девки работают. 

А закапывали партизан живыми, стоя. Могилы стонали… Немцы еще и местных жителей согнали. Говорят, мол, слушайте, как они орут под землей». 

Спасло материнское молоко

«Везли нас в концлагерь в открытых вагонах, в каких уголь возят, - продолжает рассказ Раиса Алексеевна. - Выгрузили. Какие-то бараки стоят, в каждом, наверное, по пять ярусов, железные ворота, которые не закрывались.

Маму вместе с другими выгоняли на работу – в лагере ямы копать, в которые, наверное, убирали убитых, раненых. В это время за мной ухаживала сестра. 

Когда Валя заболела брюшным тифом, ее поместили в барак для умирающих. Мама каким-то образом выкрала ее оттуда и, сцеживая свое грудное молоко, кормила ее, а также – меня. Братик к этому времени, наверное, уже умер. Своим молоком она и мои раны заливала, полоскала, чем спасла меня.

А потом мама, которую часто, как и других, избивали, умерла.

Помню голод, как мы ели помои, как к колючей проволоке бегут дети, и я – ползком, когда с той стороны вели пленных мужиков. Они нас подкармливали – проталкивали сквозь колючку какую-то еду». 

Домой, домой!

Рая и Валя остались одни. Заботиться о них стала подруга матери. Когда наши войска освободили концлагерь, ей с малышками нужно было как-то жить. В чужой Латвии, где не было ни одного родственника или знакомого, помочь им было некому. С горем пополам устроились жить в сарае, а чтобы поесть, приходилось просить милостыню. Вале давали редко: мол, много вас таких ходит, всех не прокормить. Рае подавали чаще: вид ребенка, неспособного ходить, любого разжалобит. Так и жили, побираясь и лазая по помойкам. 

Когда освободили Латвию, собрались сестренки на родину. Добирались они с подругой матери долго, трудно, но доехали.  

В родной деревне из всех родственников – только сводная сестра Вера, которая вернулась сюда чуть раньше их. Сколько было слез, радости: ведь выжили, ведь встретились! Теперь не будут они голодать! Хотя и негде было жить, все равно были счастливы – ведь уже дома. 

Как смогли, построили шалаш, деревню-то немцы дотла сожгли. Обживались помаленьку, но деревня-то в 120 километрах от Брянска, в 30-ти – от районного центра, ни школы, ни электричества, а ведь девочкам уже восемь и десять лет. Люди посоветовали отдать их в детский дом. Как ни тяжело было решиться расстаться, но решение приняли: все-таки в детдоме кормили и учили.

Воспоминания Раисы Алексеевны о нем не назовешь теплыми и радужными. И унижали их, и оскорбляли воспитатели. Все время хотелось есть. Однажды на Пасху сестры покинули детдом – пошли побираться, просить еду. А когда вернулись, воспитатели их наказали. «Раздели нас догола и в чем мать родила пустили через всю линейку, на которой стояли 145 человек. А ведь Вале было уже четырнадцать лет», - замечает Раиса Алексеевна. 

Когда пришло время выбирать будущую профессию, отправили Раису в ремесленное училище, и через два года стала она токарем. По распределению попала на «пятый почтовый». Так и живет она в Северске с 1955 года.

Нам и токари нужны!

«Везли нас, 120 ремесленников из Брянска, в товарняке, - вспоминает она. - Ехали тоже впроголодь, хотя нас должны были кормить. Приехали. Поселили нас в общежитие по семь-восемь человек в комнату – как хочешь, так и живи. На мне одна юбка, кирзовые полуботинки. 

Нас, токарей, возили на АРЗ. Там работали зеки в первую и вторую смены. А мы – в третью. Привезут нас на открытых машинах на завод: сидим. Зека одного нет – не открывают, нас не запускают. Бывало, до трех-четырех часов утра сидели. А что мы могли заработать? Ничего. Нам заключенные пишут записки, они же видят, что молоденькие девчонки приехали работать: мол, что вы хоть получаете? Предлагают: «Я тебе там оставлю денежку». А мастера что делали? Проверяли эти токарные станки и вытаскивали то, что нам оставляли. 

Мы приехали в августе. Наступает зима. В чем ездить? Нам белые полушубки выдали. А мы, токаря, с работы грязные выходим. Нет такого места, чтобы было чисто. Выходим и отправляемся в обратный путь.

Работали мы на заводе, где вытачивали шпильки, гайки и прочее для оборудования на «почтовом», шесть месяцев, и за эти полушубки все время должны были. Хотя когда мы приехали на «почтовый», нам должны были дать подъемные…

Нам жить на что-то надо. Мы делали так. Кто-то одно платьишко купит – мы его распределяли на семь человек. Если кому-то из нас, девчонок, надо пойти погулять или встретиться, например, с таким вот футболистом, хоккеистом, - кивает на мужа, -  то мы это платье надевали на два часа. Потом прихожу, отдаю – его следующая надевает». 

Обмотчица, экспедитор, завхоз 

Здесь, в Северске, Раиса Алексеевна встретила своего будущего супруга, который проходил срочную службу в одной из воинских частей, а после армии работал столяром, плотником в городском ЖКХ, обслуживая пять котельных, а затем тридцать лет – в ГорУАТе. 

Здесь у них родились две дочери. Раисе Алексеевне приходилось, как говорится, крутиться. Меняла место работы в поисках нормального заработка. Работала токарем на ДОКе. На томском радиозаводе приобрела еще одну специальность, став обмотчицей двигателей. Трудилась в этих двух ипостасях в воинской части. Была зав-хозом в профилактории, а затем экспедитором – в воинской части 20161.

Затем устроилась завхозом в библиотеку, где проработала пятнадцать лет. Перед пенсией в библиотеке она получала всего 104 рубля. Какая там пенсия будет? Устроилась в 1989 году в садоводство «Сосна». А в 1992 году ушла оттуда на пенсию.  

«Вот сколько я поменяла работ. Потому что там не получается, там не дают, там голодная, уже прошла огни и воды. Но зато вот такая огромная пачка благодарностей и почетных грамот у меня, - показывает. - Эту сам Петр Пронягин мне вручал!». 

В разговор вступает ее супруг Владимир Владимирович, увлеченно рассказывая о том, как он в составе футбольной команды гарнизонного клуба побеждал соперников, выезжал в другие города на соревнования, тренировал детей, занимался хоккеем.

«Он меня замучил этим футболом, хоккеем, - смеется Раиса Алексеевна. - Я с двумя детьми дома не сидела - работала. Вынуждена была няньку нанимать. Получала восемьдесят рублей зарплаты, из которых половину няне платила». 
«Зато я из спортивных командировок привозил им подарки: кофточку или платьишко», - парирует муж. 

Бриллиантовая

В декабре прошлого года они отметили бриллиантовую свадьбу, с которой их поздравили высокие гости и, разумеется, родные и близкие.  

Познакомились будущие супруги на танцах. Свадьбу не справляли – мама мужа парализованная лежала, и жили они вместе с ней в очень стесненных условиях.

«Рая пленила меня тем, что была хорошенькой, такой и осталась, - улыбается Владимир Владимирович. - И характер у нее хороший. Мы ни разу в жизни не поссорились, если не считать ее ворчание по поводу моего футбола-хоккея, моих командировок. Наш секрет семейного счастья прост: живем друг другом и друг для друга».

Они воспитали двух дочерей, четырех внуков и помогают воспитывать четырех правнуков.

«Я считаю себя счастливым человеком, - говорит Раиса Алексеевна. - Потому что пережила такое детство, пропустив все эти ужасы через себя, хорошо вышла замуж, родила хороших детей, которыми мы гордимся. Я рада, что у меня есть такое поколение. Все с высшим образованием». 

Александр ЯКОВЛЕВ
Фото автора