Ветерану Вооруженных сил СССР Николаю Павловичу Бухалову 5 февраля исполнилось 90 лет. 36 лет он отдал служению Родине, 27 из которых – в Северске, в военно-строительных частях. Сейчас, несмотря на свой солидный возраст, он по-прежнему является активным членом городского совета ветеранов. Он легок на подъем, принимает участие в различных мероприятиях. Всегда бодр, любит пошутить. И не подумаешь, что ему в жизни пришлось многое пережить…

Военным он не собирался быть. Мать, простая женщина, бригадир садоводческой бригады, хотела видеть его артистом, отец, директор сельской музыкальной школы, – музыкантом. Сам он не исключает того, что мог, например, стать журналистом.

Да, до войны он играл на скрипке, выступал в составе оркестра на районных олимпиадах. 

Но уже тогда сомневался в том, что из него может получиться великолепный скрипач. 

- Вот брат мой – это был скрипач! Как возьмет ноту – душа порхает. Пальцы у него длинные, красивые. А у меня – короткие, как и у отца, который хоть и был хорошим музыкантом, но уступал в классе моему брату. Говорю: «Папа, у меня не получается!» Но он настаивал на том, чтобы я продолжал это дело, – рассказывает Николай Павлович.

Когда началась Великая Отечественная война, отца и брата, который окончил педагогический институт, призвали в армию. Их военная жизнь началась с Полтавы. Отец закончил войну в качестве командира батальона в Праге 9 мая. А брат, служивший в артиллерии, погиб 26 апреля 45-го.

В их большом, красивом, богатом селе Высшетарасовке Днепропетровской области немцы, прибывшие уже на Днепр, появились 19 августа. К этому времени из села, помимо прочего, успели через реку переправить колхозный скот, организовав пять дополнительных паромов. 

- Немцы не расстреливали скот, – продолжает рассказ ветеран. – Они рассчитывали, что он достанется им. Вражеская авиация, конечно, бесновалась там страшно. Наши войска уходили на Херсон, Крым и Запорожье – под Киев. В нашем районе отступавших войск было мало. В основном шло гражданское население. Нашу семью тоже намеревались эвакуировать. Но не получилось из-за проблем с транспортом. Так с 19 августа 41-го по 2 февраля 44-го я с мамой, невесткой и ее двумя маленькими детьми находились в лапах фашистов. 

Николай Павлович рассказал о том, как он, ему тогда шел двенадцатый год, впервые встретил немца с автоматом, который в составе зенитной батареи прибыл в село и которого, по-видимому, послали в разведку, чтобы он улицами прошел. Увидев Николая, поедающего грушу, и контуры оных фруктов у него под рубашкой, он протянул руку: мол, дай. Груши сами по себе в рот ему не прыгнули, посыпались на землю, и немец, собрав их, стерев с них пыль, стал кушать.   

И о том, как немцы поздним вечером этого же дня отправились в направлении города Запорожье, который находился в сорока километрах от их села, – длинную колонну, состоящую из танков и машин с солдатами, хорошо было видно под горкой. 

И о том, как он с соседским мальчишкой Сашкой на следующий день поехал на повозке на колхозную бахчу в надежде собрать поспевшие арбузы. Но раньше это сделали немцы, шедшие на Запорожье. Остались лишь порезанные арбузы с выеденными серединками. 

- А потом началась наша мытарская жизнь, – тяжело вздыхает Николай Павлович. – Немецкий староста сразу одну корову забрал у нас. «Что ж ты делаешь, кум?» – спрашивает его мама. А он в ответ: «Вы – красные выродки! Помалкивайте! Я еще не говорю, где ваш муж и сын». Через две недели пришлось отвести и вторую корову.

Сейчас некоторые говорят, что там и хорошие немцы были. Не было там хороших немцев. Это были фашисты, которые прибыли на Украину что-то получить. И они прекрасно знали, что можно получить.

В октябре по селу стала разъезжать машина, из которой немцы в микрофон кричали, что Москва пала. И это длилось больше месяца, по три-пять раз в день. Но потом она, машина, куда-то пропала.

Соседский дедушка спросил: «Коля, а ты не слышал, что там – стоит наша Москва или нет?» Конечно, Николай не слышал. Но вскоре увидел в переулке на приваленном заборе записки (по просьбе матери он шел к своей тете на пару часов присмотреть за ее малыми детьми), потихоньку снял одну из них и прочитал: «Дороге граждане, Москва не пала! 6-7 числа и по сегодняшний день наши войска наступают. Немцев погнали от Москвы». 

Возвращаясь от тетки тем же путем, он уже не увидел этих записок и не знал, кто их сорвал – полицаи или односельчане. Но идешь по селу и слышишь: «Под Москвой дали!» Народ был очень восхищен и обрадован. 

Как-то в их дом зашли два немца, на чистом русском языке попросили дать или продать им абрикос, которые росли в саду. Говорят, нас четверо, хотим ими угоститься. Может быть, это военнопленные? Но больно они чисто, аккуратно одеты. Один из них Коле шепнул: «Под Сталинградом немцев окружили. Кроме матери никому не говори об этом, и чтобы она молчала». 

- И вот тогда немцы стали свирепствовать, – вспоминает наш собеседник. – По всем дворам гоняются за курицами, не могут поймать – стреляют в них. Любого человека могли ударить прикладом, палкой, дубинкой – что под руку попадет. Так же действовали румыны, мадьяры, то есть венгры, и итальянцы тоже, которых было немного. Все вели себя безобразно, похабно. 

У отца в музыкальной школе в основном учились ребята-духовики, их готовили для сельских колхозов. Так вот они собирались группками и уходили на берег купаться. Их, 37 человек, немцы арестовали и вывезли в город Никополь. Вернулся только один, и тот сразу уехал, и односельчане не знали, куда делись их дети. Вероятно, их допрашивали, били, и не исключено, что расстреляли где-то. Вот такие операции проводились.

Однажды жителей выгнали из домов на центральную улицу, чтобы показать им расстрел двух военнопленных, которые убили штык-ножом двух немцев и двух полицаев (точнее, это сделали четверо военнопленных, но двое ушли, их немцы не нашли). Один из них тогда сказал своим палачам: «Запомните, это ждет вас. Наши придут, и будет страшная беда для вас».  

Расстреливали их из автоматов и винтовок три немца, остальные – полицаи. Вообще в селе с первых дней оккупации находилось пять десятков полицаев, из которых только два местные. Также у фашистов в каждой роте служили по два-три польских переводчика. Они носили немецкую форму, имели штык-нож, а винтовки им не доверяли.

Еще у немцев были специальные отряды, которые хватали мирных жителей, которых, как они считали, следует отправить в Германию. Отправляли их этапом на сборный пункт и вывозили эшелоном. Помогали в том фашистам каратели – очень жестокие люди. Как говорит Николай Павлович, это были крымские татары, чеченцы, ингуши, калмыки и другие – всякий сброд и нечисть. 

Несколько раз Николая ловили, чтобы забрать его на сборный пункт. Но ему удалось избежать этой участи. Первый раз его схватил за шкирку здоровый немец с винтовкой и показывает на пальцах: мол, тебе четырнадцать лет? Николай тоже на пальцах показывает: мне двенадцать лет. Отпустил его лишь тогда, когда увидел на другой стороне улицы  мальчишку постарше, за которым побежал, надеясь того догнать.  

А последний раз это было, когда фашисты покидали село. Они собрали полторы тысячи человек – пленных солдат, стариков и старух, подростков, девушек, юношей, и гонят их этапом. Подбежал Николай к своим знакомым странным немцам. Те давай его обнимать, а тот, что однажды сообщил ему новость про Сталинград, шепнул ему, что его дом немцы взорвали (фашисты, уходя из села, взорвали все дома на центральной улице и частично – на других улицах). 

Николай только успел крикнуть-сообщить об этой беде матери, которая стояла на другой стороне улицы, как его каратель схватил за шиворот куртки и отволок в общий строй, колонну идущих людей. А его знакомый немец снова шепнул ему: «Не думай отставать. Убьют». 

Этот немец, обер-лейтенант, по сути, его и спас. Когда колонну остановили для отдыха, тот сказал: «Хочешь остаться? Видишь: норы в копнах соломы. Спрячься там». «А меня не проткнут штыками, как других?» – спросил Коля. «Нет, я последним буду уходить».

Хоть и говорит Николай Павлович, что немцев хороших там не было, своих знакомых немцев он называет случаем особым. 

Угощая обер-лейтенанта хлебом и салом, которые в узелке ему, попавшему в этапную колонну, успела кинуть какая-то сердобольная бабушка лет восьмидесяти пяти, за что и была наказана плетью карателя, Николай поинтересовался, откуда тот так хорошо знает русский язык. Оказалось, что он в Саратове окончил педагогический институт, жил в городе Энгельске, там автономная республика немцев была. Говорит, вот мы оттуда. Когда разрешили уехать в Германию тем, у кого там есть родственники, они это сделали. В Германии этот немец закончил школу прапорщиков, а потом еще – два с половиной месяца курсы. Ему присвоили звание лейтенанта и отправили служить в эвакуационном этапе, в этой воинской части. 

Еще о многом рассказал Николай Павлович из того времени. Например, о том, как хозяйка Лида, приютившая его с мамой, послала его на речку набрать в лунке ведро воды, где увидел фашиста в форме СС: с большим портфелем – в одной руке, с пистолетом – в другой. Он заставил его вытаскивать кабель, но сам провалился под лед и стрелял по нему, убегающему мальчишке, выныривая и снова уходя под воду. 

О том, как у них во дворе вскоре появились четыре наших солдата с автоматами ППШ и начали его кидать вверх. Один из них, глядя на него, заплакал: «Сынок, мне до Винницы надо добраться. У меня там такой же пацан, хочу увидеть его живым». Он им сообщил о только что случившемся с ним, посмотрел на реку и увидел того немца, идущего по пойме. Показал: «Да вот же он. Уйдет!» И наши солдаты после третьей попытки, засылая в пулемет Максим один патрон, положили, убили его. И затем, добравшись до него, нашли тот большой портфель с документами, которые, взяв с собой Николая («это его немец»), доставили в политотдел дивизии.  

И о том, как его мама осматривала пленных немцев, которых вели через село. По ее просьбе их остановили, и она примеривала их очки, многие из них были близорукими, на себе. Но они ей не подошли. Помнила она, как в 41-м немец снял с нее золотые очки. Перед войной мать нашла золотую монету – николаевских двадцать пять рублей. Отец сдал ее, получил деньги, на которые ему поставили золотые коронки, а ей – оправу очков золотую.

- Мама, конечно, была здоровее отца, – говорит Николай Павлович. – Но она вынесла на своей спине войну. Когда она провожала отца в армию, это была цветущая женщина, высокая, интересная. Кончилась война. Я ходил на берег встречать корабль, на котором из Запорожья приплыл мой отец. Встретил его. Он, конечно, знал, что его сын, мой брат, погиб. Все равно сказал ему: «Папа, Алексей-то наш погиб». Он голову нагнул, и мы так пошли. Когда пришли, мать вышла на порог. Это седая, старая женщина. Он говорит: «Коля, а где наша мама?» Говорю: «А вот стоит перед тобой!» Отец упал на колено. А там лежал половичок. Вот так пальцами гребет и говорит: «Мало мы им давали, негодяям. Мало!»

А затем Николай продолжил учебу в средней школе (до войны он закончил четвертый класс) – ходил в брюках из немецкого одеяла. Занимался спортом – хорошо играл в волейбол, несмотря на  свой небольшой рост, и в футбол, выступая на различных соревнованиях. 

Окончил школу, получил аттестат, тут повестка в армию пришла. А знакомый предложил ему поехать в Николаев учиться в Военно-морском минно-торпедном авиационном училище имени Леваневского. Сказано – сделано.

Учился Николай хорошо. Потом уже офицером десять лет командовал курсантами, семь лет служил на флоте. В 1960 году училище закрыли, посчитав, что надо сократить флот, авиацию, ведь теперь у нас есть мощные ракеты. Об этой новости Николай Павлович узнал, вернувшись из командировки в училище. 

Его направили в Северск куда он прибыл в феврале 1960 года. В отделе кадров управления военно-строительных частей получил назначение в воинскую часть 42605, которая располагалась в поселке Сосновка. В должности заместителя командира роты он пробыл два месяца, а потом его назначили командиром роты, которая под его руководством стала одной из лучших по производственным и иным показателям. В этой воинской части прослужил семнадцать лет. 

Затем в течение десяти лет он командовал воинской частью 54941, в которой люди специально готовились для строительства Томского нефтехимического комбината. Это воинская часть под его руководством стала тоже одной из лучших. В нее входили три военно-строительные отряда: один отряд – 860 человек, второй – 680 и третий – 650. 

После этой большой стройки Николай Павлович уволился, уехал на юг – в город Николаев, где получил квартиру. Там его избрали  председателем областного совета ветеранов фронтовиков, где он проработал до 1993 года. В 2012 году у него умерла жена, и он вернулся в Северск,  и продолжил общественную работу, являясь активистом городского совета ветеранов.

Несмотря на то, что ему пришлось многое испытать, терять родных, близких и в мирной жизни, в постсоветское время, он не теряет оптимизма, бодрости духа, которые в нем поддерживают его три внука и три правнука. 

Александр ЯКОВЛЕВ
Фото автора