Дмитрий Евдокимович Кучин – участник Великой Отечественной войны. В армию его призвали в сентябре 1943 года, а 17 лет ему исполнилось лишь месяц спустя. Полгода он проходил курс молодого бойца в Бердске. Затем новобранцев направили под город Великие Луки, где шло формирование воинских частей для отправки на фронт.

Повлияли на баланс

Дмитрий Кучин попал в артиллерийскую часть – в 40-й отдельный пулеметно-артиллерийский батальон, который участвовал в боях и маршах на территории Эстонии, в освобождении Моонзундского архипелага – заключительной части масштабной Прибалтийской стратегической операции.

Гитлеровские войска отчаянно пытались удержать этот архипелаг, чтобы затруднить действия советского флота в Балтийском  море. Несмотря на то, что нацисты сконцентрировали на островах значительные силы, военнослужащим Ленинградского фронта и Балтийского флота удалось преодолеть сопротивление врага. В результате им удалось установить контроль над Финским и Рижским заливами. Балтийский флот получил возможность развернуть активные действия на коммуникациях противника в средней и южной частях Балтийского моря, что существенно повлияло на баланс сил в регионе и приблизило нашу победу.

Колхозная жизнь – не сахар

Родился Дмитрий Евдокимович в селе Никольское Шегарского района Томской области. В семье их, детей, было семеро: четыре мальчишки и три девчонки. Отец рано умер, мать воспитывала ребятишек одна.

- В тридцатых годах жили мы трудновато. Были голодные, холодные, - рассказывает ветеран. - Учиться не пришлось. Я работал в совхозе. Летом – на покосе, копны возил, другую работу выполнял. Да, имелось у нас личное подворье. Но лошаденку у нас забрали, коровенку – тоже. Налог на овечек был - шерсть надо сдавать, на молоко – тоже. Вот это молоко носишь-носишь на маслозавод, а тебе в книжечку запишут три или четыре литра. Время проходит, говорят: «А вы не все молоко донесли. Вы должны». Все соки выжимали из нас…

- В армии, наверное, питание было лучше? - спрашиваю его.

- В Бердске мы ходили на занятия, стреляли из винтовки трехлинейной штыковой по мишеням, которые размещались в траншеях. Я, кстати, замечательно стрелял. Кормили нас там плохо, мы вечно голодные были, - вспоминает ветеран. - До столовой идешь – солдаты падали из строя. Придешь в столовую - в тарелке одна вода и лист капустный. Съешь его, и уже команда: «Подъем! В строй!» На войне, конечно, с едой получше было. Там мы маленько ожили… 

Война – тяжелая работа

О своем участии в войне Дмитрий Евдокимович рассказывает без излишней патетики. 

- Вот мой ход до Балтийского моря, - показывает он фотографию, на которой изображена география боевого пути их отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. - Ее мне внуки подарили, найдя эту информацию в Интернете. Вот остров Сааремаа – самый крупный из четырех, образующих Моонзундский архипелаг. Мы его занимали. Точнее, сначала туда пустили эстонский корпус, входивший в состав Красной армии. Мы там еще несколько месяцев находились. А потом по радио сообщили, что война закончилась. И нашу часть перебросили на Украину, откуда я демобилизовался в 1950 году. 

Следует отметить, что к освобождению этого острова, самой сложной части операции, наши армия и флот приступили 5 октября 44-го. На нем была создана наиболее сильная оборона, в частности построены мощные защитные сооружения с глубоко эшелонированным профилем. На многочисленных отмелях, которыми изобилуют подходы к острову, были установлены многорядные противодесантные проволочные заграждения. Несмотря на плотный огонь, высадка наших войск прошла успешно. К вечеру 8 октября была освобождена большая часть острова.

Однако гитлеровцы закрепились на полуострове Сырве, который был превращен в сплошной оборонительный район и позволял контролировать вход в Рижский залив. Гитлеровское командование перебросило сюда дополнительные силы из материковой части Прибалтики. Бои временно приняли позиционный характер. В наступление нашим войскам удалось перейти только через полтора месяца – 18 ноября 1944 года. 

Это был сложнейший бой. Плотность огня была такой, что боевые действия в районе Сырве потом сравнивали с севастопольскими. Нацисты вгрызались в землю и не желали отступать.

Последний штурм немецких позиций начался 23 ноября. А утром 24 ноября 1944 года остров был полностью освобожден. Моонзундская операция завершилась. 

- Я был наводчиком 45-миллиметровой пушки, 76-миллиметровой пушки, а в конце своей службы – наводчиком миномета, - уточняет ветеран.

Он уже точно не помнит,  где и когда происходили те или иные события - первые его бои, марши. Но говорит, что все это началось под Псковом. Помнит, как они занимали оборону, как наши минеры разминировали территории, а разведчики сообщали сведения об огневых позициях противника, как с артподготовки началось наше наступление – матушка-земля тряслась, и белого света было не видать. 

- Тогда мы немцев и погнали, и дошли до Балтийского моря, - подытожил Дмитрий Евдокимович.

Медалью «За боевые заслуги» он был награжден 11 октября 1944 года. О том есть сведения в архиве Министерства обороны РФ с описанием подвига: «Во время пребывания в 40 опаб, состоя в должности наводчика (заместителя командира расчета) 45 мм противотанкового орудия,  Кучин освоил и отлично изучил матчасть, повседневно и тщательно следит за его техническим состоянием. 

Будучи в наступательных боях с немецкими захватчиками, проявил себя дисциплинированным, смелым и стойким бойцом.

26.08.1944 года в районе населенного пункта Иохста при контратаке противника быстрыми и точными действиями у орудия обстрелял противника и отразил контратаку, тем самым обеспечил успешное наступление своего подразделения, которое заняло выгодные рубежи и продолжало наступление дальше». 

Вообще-то ефрейтора Кучина, судя по документам, за это точное и своевременное выполнение боевого задания и проявленную личную инициативу и умение представляли к награде медалью «За отвагу», но, видно, что-то где-то не срослось. 

Понятно, что война состоит не только из боев, сражений, но и из жизни меж ними, из сопутствующих бытовых мелочей.

- Сапог у нас не было. На всех их не хватало, - вспоминает наш герой. - Носили ботинки с обмотками. Намотаешь и пошел. Шинель – зимой и летом. Накроешься ею, рукав положишь под голову – спишь. 

О везении и Боге

- Однажды мы маршем шли, шли. Командир части скомандовал: «Привал!» Час, наверное, отдохнули, уснули на правой стороне дороги, которая находилась у леса. Подъем. Схватился я, а автомата у меня нет. Утащил кто-то, - рассказывает ветеран. - Докладываю командиру, а он говорит: как хочешь, так и доставай теперь. А так – расстрел. Что ж, нашел – правда, другой ППШ, - Дмитрий Евдокимович хитро посмотрел на меня. - Мне его номер в красноармейской книжке переписали. Так с этим автоматом я до конца и служил. Бывало всякое. Другой раз идешь, смотришь, бляха-муха, - рама немецкая пролетела. Зенитки по ней стреляют – не могут сбить. Она бронированная. И вот через несколько минут ожидай немецкую авиацию. Подлетает и начинает нас бомбить. Упадешь на землю и лежишь. В голову ничего не лезет – никакие мысли, даже молитва не идет. А я, слава Богу, верующим был. Я письмо с молитвой всегда носил с собой, которое мне двоюродный брат дал, когда меня в армию брали. Сказал: «Храни эту молитву. Она тебе поможет». Не знаю, насколько 
это письмо ему самому помогало. Он уголок от него оторвал и к левой руке приложил. И его в бою, он танкистом был, ранило в эту руку – в госпитале по локоть отрезали и комиссовали. 

Потом я это письмо с молитвой сыну отдал, когда его призвали в армию. Он в Германии служил. Там их построили, и старшина давай карманы проверять. И это письмо обнаружил, забрал. Еще и пристыдил сына: мол, ты же – комсомолец, зачем такие письма хранишь. 

Дмитрий Евдокимович считает, что на войне ему везло. И вражеские снаряды рядом взрывались, и пули над головой свистели – ни одного серьезного ранения. Лишь однажды ему легко посекло ноги осколками противопехотной мины, на которую он наступил, когда  вместе с расчетом тащил «сорокопятку» по территории, по которой уже прошли саперы, в том месте, где это нельзя было сделать при помощи лошадей, находившихся в то время в укрытии под присмотром конюха. Месяц на перевязку в здравпункт ходил на костылях.   
А однажды его пушку, стоявшую в проеме ограды, засекли немцы и бабахнули в ответ, но снаряд его не задел. 

- В том городе мы ходили в хорошую кирпичную общественную баню, что находилась поблизости, - рассказывает ветеран. - Командир сказал: «Ты, Кучин, останься, а все отделение пойдет в баню. Потом ты сходишь. Потребуется – помаленьку стреляй». Я и стрелял. И так меня немцы засекли. Потом, конечно, сходил в баню. Париться я любил еще с довоенных лет. Мать истопит баньку, возьмешь веник из тех, что сам наломал, наготовил на зиму, и настегиваешь им себя, паришься.     

Песня

Вообще на войне он часто вспоминал о доме. Бывало, посмотрит на звездное небо, и грусть-печаль охватит его, закурит махорочку «Белка» и думает о маме и о многом другом. Он писал и получал письма от матери – хотя и нечасто, видно, полевая почта давала сбои. Она писала о хозяйстве, о том, что приходится трудно, но ничего не сделаешь – приходится работать. 

Помимо фронтовых ста граммов водки, которые им выдавали, они, случалось, разживались спиртом.

- Другой раз занимаешь территорию и видишь – на железной дороге стоят цистерны, которые немцы не успели увезти, - рассказывает ветеран. - Заскочишь с кружкой, проверить, что в них. Зачерпнешь: «О, ребята, спирт! Давайте фляжки!»

- И тогда появлялась гармошка? - спрашиваю его. 

- Гармошка, двухрядка, всегда была. На ней наш гармонист замечательно играл, - оживился Дмитрий Евдокимович. - Мы песни разные пели, кто какие знает. Я пел «Катюшу» и давнишние старинные песни. 

- А можете назвать одну из них, может быть, самую любимую? - интересуюсь. 

Дмитрий Евдокимович не назвал, а спел народную, грустную: «В одном прекрасном месте, на берегу реки, стоял красивый домик, в нем жили рыбаки. Отец уже был старый, и мать была стара. У них было три сына – красавцы хоть куда. Один любил крестьянку, другой любил княжну, а третий – молодую охотника жену».

В ней было много куплетов, и все их он пропел своим уже слабым голосом. И это пение, как откровение, сокровенный дар, волновало душу, устремлявшуюся, казалось, к небесам. 

Замолчав, выдержал паузу, видимо, задумался и сказал:

- Другой раз нет никого – сижу. Скучно одному. Дай, думаю, про себя спою эту песенку.

Эх, жить бы да жить!

Домой он вернулся в 1950 году. 

- Нас демобилизовали. Сибиряков было полно, - вспоминает ветеран. - Прибыли в Томск, где с месяц жили. Пойдем в военкомат - там нам по три рубля выдадут на сутки.

В мае Обь прошла, и тогда нас, всех военных, на колесный пароход посадили, тогда их много ходило по реке, и повезли по деревням, по пристаням. Так я оказался в родном селе, из которого на войну уходили двенадцать мужчин, а вернулись только трое. 

Два моих брата тоже воевали: один – умер в госпитале, другой – тоже вернулся домой.

Мать, встречая меня, конечно, плакала – столько лет меня не видела. Но пожил я с ней всего три месяца – она болела, померла. 

Сестра и брат Дмитрия жили в селе Могочино Молчановского района. Сказали ему: мол, переезжай к нам. Устроился он там на работу крановщиком башенного крана. С будущей женой Шурочкой познакомился в клубе на танцах – ему было 25 лет, ей – 17. Они поженились, им дали квартирку.

- Женщина хорошая была, замечательная. Вот она сидит, - показывает на ее портрет с траурной лентой. - Все делала сама. Картины вышивала. Шить и прясть умела. А умерла она уже здесь, в Северске, куда мы переехали, став пенсионерами. И сын у меня умер в 45 лет. Две дочери, которые живут в Томске, навещают меня, приезжают ко мне пол помыть, еще что-нибудь по мелочи сделать. Сам ухаживаю за собой. Готовлю не хуже бабы. Продукты есть, пенсия хорошая. Все у меня есть. Голодный не сижу. Доволен тем, что у меня шесть внуков и четыре правнука. 

Дмитрию Евдокимовичу 93 года. Он нормально видит и слышит. Говорит, без телевизора он не может. Любит смотреть передачи военной тематики, художественные и документальные фильмы про войну. Когда ноги были здоровые, выходил на улицу, посещал церковь. Теперь он ходит только по квартире. Но ветеран не теряет оптимизма.

- Сейчас, конечно, жизнь совсем другая и власть другая. Сейчас жить бы да жить, но, правда, уже здоровье у меня не то, - заметил он.

Александр ЯКОВЛЕВ
Фото автора