Андрей Калугин на специальную военную операцию пошел добровольцем в апреле 2022 года. Участвовал в ней чуть больше полугода. Это с учетом непродолжительного нахождения в госпитале после ранения и дальнейшей двухнедельной реабилитации уже в новосибирском медучреждении. А серьезно контужен он, гвардии сержант, был несколько раз.

До СВО Андрей как индивидуальный предприниматель занимался металлообработкой (в свое время окончил профессиональное училище № 10, получив рабочие специальности токаря, слесаря, фрезеровщика). Хорошая работа, отличная семья – любимая жена Люба, три сына.

Когда он сказал о своем решении подписать контракт, жена его поддержала, но сильно переживала, волновалась, а пацаны гордились отцом.

- А как по-другому? - говорит Андрей. - Будем мы здесь отсиживаться – пойдут туда молодые ребята. Терять всегда есть что и всегда есть кому. Просто сложившаяся там ситуация потребовала принятия такого решения.

О том, как воевал, Андрей Сергеевич, награжденный медалью «За отвагу», рассказал, отвечая на вопросы журналиста газеты «Диалог».

В разведке

- Да, как началась спецоперация, я пошел добровольцем. Прошел комиссию здесь, в Северске, категория годности А. Попал в 24-ю отдельную бригаду специального назначения ГРУ, которая дислоцируется в Новосибирске. Заключив в бригаде контракт, отправился туда: на самолет - и вперед. Служил на должности разведчика.

Один из самых первых у нас был штурм города Красный Лиман и его окрестностей – поселков Диброво, Ямполь и еще ряд мелких населенных пунктов.

Мы, разведгруппа из 12 человек, прочесывали лесополосы, выявляли вражеские диверсионно-разведывательные группы и уничтожали их. Кроме этого, вели картографию: наносили на спутниковые карты (у нас были спутниковые планшетники) возможные укрепрайоны на случай, если вдруг где-то там появится враг, танковые мины, где что было заминировано. А также зачастую ходили в глубокий тыл врага для совершения диверсий и опять же для выявления скопления противника. Как говорится, в разведке в крайней редкости вступаем в бой. То есть основными нашими задачами, как и других разведгрупп батальона, были выявление и обнаружение, наведение и корректировка.

Правда, неоднократно у нас тоже были и стрелковые бои. Когда штурм Лимана проходил, мы неделю в окопах без остановки молотили по противнику, оттесняли его. Тогда против нас стояла 79-я десантно-штурмовая бригада ВСУ. Мы ее всю уничтожили. Уже в последние дни, когда они начали отступать, у них командир бригады, позывной «Скиф», сказал своему начальству (мы это по радиоперехвату поняли, у нас тогда радиоразведка хорошо отрабатывала): «Все, ухожу. У меня осталось от бригады десять человек. Больше позиции держать не могу».

Лисичанск штурмовали тоже, заходили через населенный пункт Тошковка. Тогда наша разведгруппа крепко попала в засаду. В зеленке, в лесополосе попали под плотный огонь. Нас метров с тридцати два пулемета как выстригли. Ни бугорка, ничего. Целых, без пулевых, без осколочных ранений, нас только двое вышло. Остальные все посеченные. Один погибший.

Мне тоже маленько досталось от «Града». Прилет ракеты был рядом, меня просто выкинуло в сторону. Состояние тяжелое. Круговерть, жара. Ничего не понимаешь. По зеленке своих раненых пацанов тащили и их оружие. А позади идущая разведгруппа прикрывала нам отход.

Так откатывались, оттаскивались мы потихонечку. Потому что на себе таскали много. В среднем каждый разведчик на себе не меньше пятидесяти килограмм тащил. Это бронежилет, шлем, ранец десантника, где лежит все необходимое для ведения как минимум трех суток боя (когда иссякает боекомплект, специальная группа его подвозит) – патроны, гранаты, реактивные штурмовые гранаты, ручной противотанковый гранатомет. В общем, все такие объемные виды вооружения были. Соответственно, если разведчик ранен, и его надо унести на себе, он, допустим, весит 80 килограммов, на нем еще полтинник, то попробуй, дерни этот вес. А еще надо и бежать, и отстреливаться. Плюс жара. Не совсем простые условия. Но ничего, привыкаешь.

Позывной «Старый»

Я был заместителем командира группы головного дозора, состоящего из трех человек. Командир сам решает, кого из наиболее подготовленных бойцов назначить на эту офицерскую должность. Это та тройка, которая уходит вперед от основной группы. Потом сзади идет основное ядро – там находится командир группы, пулеметы, медицина, автоматчики и тыловой дозор, в котором у нас, как правило, ходили два человека. Это те, которые постоянно смотрят, что происходит сзади, чтобы не вышло так: мы прошли, не заметили какую-то засаду, и нас начинают зажимать. Если вдруг такое произошло, то начинаем разворачиваться согласно своему штатному расписанию, то есть где ты должен находиться, и вести бой. Потому что уже понимаем, что находимся в полном окружении.
У меня был позывной «Старый». Ребята предложили, а я согласился. Потому что я был самый старший в разведгруппе, даже старше командира, которому тогда еще не исполнилось и 25 лет. А мне на тот момент было 37 лет, остальным – 20 лет, 21 год.

И я, как самый старший в группе по возрасту, в сложных ситуациях старался поддержать, подбодрить молодых ребят, если в том была нужда.

Паника – это стопроцентная погибель. Об этом я им не раз напоминал. Вообще, когда я ребятам объяснял какие-то вещи, всегда произносил слова с уверенностью, и они начинали тебе и в тебя верить. Это, наверное, как маленький ребенок идет с отцом, который его за руку держит, и чувствует защиту, уверенность.

Мне тоже бывало страшно, но тогда вырабатывается адреналин, и ты быстрее ползешь, быстрее копаешь. У нас была ситуация – во время обстрела наш пулеметчик, без помощи лопатки, руками закопался в землю на тридцать сантиметров.

А бывало, обернешься, смотришь, у кого в глазах страх посеян, улыбнешься, с оттяжкой палец кверху поставишь, скажешь: «Давай, не дрейфь там». Он улыбнется, вроде ему на душе полегчало.

Каждый грамм на счету

В подразделение, в котором я был, в 24-й Гвардейской бригаде, конечно, проблем с питанием, обмундированием не было. Это все-таки спецназ, элита наших вооруженных сил. Выдаваемый на сутки сухпаек, в котором находится, как правило, две каши, тушенка, паштет, галеты, растворимые напитки, чай, витаминки, шоколад, повидло и даже жевательная резинка, я никогда не съедал. В основном выбирал из него, как и другие, продукты, содержащие глюкозу – шоколад, желе и подобное. То есть что попало не таскали на себе. Потому что там каждый грамм был на счету. Лучше, как говорится, еще патронов маленечко взять, ведь всякое бывает.

Да, водички брали из расчета двести-триста грамм на сутки на человека. Самое главное – много не пить. Начинаешь пить – у тебя в организме начинает неправильно распределяться вода, которая с тебя напрямую вытекает на жаре. Отекают ноги, и ты уже не боец, уже подставил всю группу, всю роту, соответственно весь батальон.

Что ни отдых, то активный

У нас парней много было отчаянных, попадали под обстрел. Оттаскиваешь их по максимуму, оказываешь им первую медицинскую помощь, если человек сам себе не может ее оказать. Используешь его жгут, его аптечку. Если не хватает чего-то, начинаешь требушить свою.

Всегда аптечка первой помощи у тебя спереди. Если где-то ранение – поза эмбриона, чтобы ты мог из нее достать и вколоть промедол, достать жгут, а также воспользоваться быстросъемным жгутом, который расположен на груди. Тут же по рации доложил: такой-то, триста, ранение туда-то, допустим, артериальная кровь остановлена. А если не получается кровь остановить, к тебе уже начинает кто-то из более опытных бойцов подползать, чтобы оказать помощь.

Медицинской подготовке, тренировкам очень большое внимание у нас оказывалось. Одевались полностью, как на боевую задачу – по максимуму веса. И начинали бегать по стадиону кругами, где мы дислоцировались. Одна половина ребят падала у одних ворот, другая – у других. Ползешь, оказываешь первую помощь товарищу. Тащишь его в положении лежа. Со стороны это смешно смотрелось. Много пота из нас выходило. В хорошую форму приходили за короткие сроки.

Вообще, все свободное время, когда нет штурмов, у нас было как в нашей поговорке: что ни отдых, то активный, что ни праздник, то спортивный. Просто так без дела не сидели. Оружие начищено, там полностью разборка, обслуживание патронов, магазинов – готовишься. Потому что в любой момент могут сказать: через два часа выезжаем. Лишней информации никогда не было.

Любимый маскхалат

Весточки нам слали со всей страны. Приходишь с задания – там детские конвертики, гуманитарная помощь. Всего этого было в избытке, много лишнего было. Например, привезут пряников, печенья, сгущенки. Мы понимаем, что это не съедим, нам много не надо. Но все равно на отбитых территориях много ребятишек, которых жалко. Тоже войну эту видят всю. И ту сторону видели, и потом мы пришли, нашу видят. Они приходили, мы не отказывали им – всегда подкармливали. То сухпайки отдадим, то сгущенку, печенье, пряники, которые, если будут просто лежать, заплесневеют. Лучше их простым людям раздать.

В отпуске я не был и не просился, не такой уж большой срок службы у меня был. А посылки из дома получал. Однажды супруга отправила мне мой любимый маскхалат. Достал его из посылки, понюхал – стиральным порошком, домом пахнет. Классно! У него хорошая расцветка, он легонький. На нем ни замков, ни клипс – на пуговках, на резиночках. Я его еще до войны брал – в лес за грибами и ягодами сходить, с собакой погулять, на охоте и рыбалке побывать. Вот так домой и привез его.

Использовал ли я его при выполнении боевых задач? Конечно. Последний раз его так в крови запачкал, думал, не отстираю. Кровь засохла, колом встала, воняет псиной. Что произошло? А это я своего командира вытаскивал, когда мы попали в засаду.

Вместо эпилога

Еще о многом рассказал Андрей, приводя примеры мужества и отваги разведчиков. У него контракт был заключен на полгода, и он, чтобы уволиться, прошел аттестационную комиссию, после чего была объявлена час­тичная мобилизация. Но в бригаде его ждут.

Андрей полагает, что в скором времени такие, как он, снова понадобятся там, где идет специальная военная операция. И он к этому готов, собран. У него все необходимые вещи в рюкзаках – постираны, отглажены, перебраны.

Все обещанное ему как контрактнику он получил: мол, все без обмана, все честно. И льготы он все оформил, правда, от санаторно-курортного лечения отказался, считает, ему оно ни к чему. А если понадобится куда-то поехать отдохнуть – у него есть свой личный транспорт.

Говорит, вернувшись домой, психологических проблем не испытывает. Здесь все зависит от внутреннего эго, от того, чем ты занимаешься, нашел ли ты в этой жизни свое дело. Правда, поначалу он, оказываясь, например, в лесу, сразу смотрел под ноги: нет ли там растяжки, запоминал бугорки, где, если вдруг что, можно спрятаться. А потом он сказал себе: «Стоп, Андрей. Ты уже дома».

Занявшись своим прежним делом, признается: поначалу испытывал чувство страха к станкам. Там все крутится – деталь, валы, винты, сыплется стружка. Резкие, быстрые движения механизмов, шум вызывали тревогу, раздражение. И общаться с людьми у него не было желания. Но сейчас это уже в прошлом…

На войне Андрей верил, что останется живым.

- Конечно, верить в себя надо, – говорит он. – У меня еще много недоделанных дел. И там, участвуя в спецоперации, сидеть на месте не надо. Надо продвигаться. Победа будет непременно. Потому что за нами – правда.

Александр ЯКОВЛЕВ