Для сестер Леонтьевых, Тамары Михайловны и Надежды Михайловны, 27 января День воинской славы, снятия блокады Ленинграда - особый. Он всегда вызывал смешанные чувства: радости, от того что блокада их родного города была снята и они выжили, и горечи, от того что во время тех страшных испытаний, будучи детьми, они столько пережили, потеряли самых близких людей.
Семья Леонтьевых жила на Васильевском острове: отец, мать, две сестры, брат и бабушка с дедушкой. Когда началась война, Томе шел восьмой год, Наде – шестой, а их брату Гене – третий. Отца, Михаила Михайловича, забрали на фронт (домой он так и не вернулся: пропал без вести). Мама, Анастасия Алексеевна, работала на военном заводе, в цехе, где собирали пулеметы и винтовки.
Во время блокады Тамара Михайловна продолжала водить брата и сестренку в детский сад. Сестры помнят, как было жутко идти по темному, неосвещенному городу, мимо обгоревших руин домов и искореженных автомобилей, замерзших и умерших от голода прямо на улице людей. Вскоре садик разбомбили, и дети оставались дома. Было очень холодно. Чтобы согреться, Леонтьевы сожгли всю мебель в квартире. Выменять дрова можно было только на хлеб, но его самим не хватало. В день маме выдавали 250 граммов хлеба, всем остальным – по 125 граммов. Голод притуплял вкус: ели все, что можно, даже сапожный клей, который остался от отца. Михаил Михайлович, хоть и работал до войны токарем, но мастерски чинил обувь. Мама вспоминала, что когда отец к ней сватался, она ему, то ли в шутку, то ли всерьез, сказала: «Если умеешь чинить туфли, выйду за тебя замуж».
- Помню, как мы жутко голодали в течение десяти дней. И вдруг мама с бабушкой получили где-то сырое мясо, - говорит Тамара Михайловна. – Оставили его ненадолго в комнате и ушли на кухню. Обессилевший дедушка поднялся с кровати, схватил кусок и начал его есть. До сих пор помню хруст сырого мяса, которое ему трудно было прожевать. А наутро дедушка умер. Завернули его в простынь, положили на лыжи и отвезли в городской сквер, где зимой штабелями складывали умерших – потом весной их хоронила специальная бригада.
Вскоре слегла от цинги мама. Дети не оставляли ее и перестали во время авианалетов спускаться с пятого этажа в бомбоубежище, даже после того, как в соседний дом попала бомба, и от взрыва выбило все стекла в их квартире, а саму пятиэтажку качнуло так, что мама упала с кровати.
И все же они выжили, выстояли. А в 1944-м, когда блокада была снята, детей с мамой эвакуировали на барже через Ладогу. Бабушку, которая уже не передвигалась, они с собой взять не смогли. Она умерла в Ленинградской больнице.
Поездом семью отправили в Сибирь, в Кемеровскую область. Остановились в деревне Татарниково. Но и здесь пришлось нелегко. Тяжело заболела мама, и детям, чтобы не умереть с голоду, пришлось ходить по дворам и просить милостыню.
- Мне, большенькой, не подавали, - вспоминает Тамара Михайловна. – Поэтому просили милостыню в основном Надя и Гена.
После войны переехали в Барнаул. Тамара устроилась на хлопчатобумажный комбинат, а затем восемь лет проработала в рентгенкабинете краевой больницы. Из Барнаула Геннадия забрали в армию. В 1955-м Надежда вышла замуж и отправилась на комсомольскую стройку в Северск. Позже сюда переехали и все родные. Тамара Михайловна работала в природном парке, а Надежда Михайловна отдала 43 года Сибирскому химическому комбинату.
Сегодня обе сестры на пенсии, живут в светлых, теплых квартирах, летом трудятся на любимых огородах, которые, к слову, находятся у них на одной улице в Поперечке, общаются в клубах ветеранов, радуются успехам внуков и правнуков. Но порой на них нахлынут воспоминания, и вновь встают перед глазами жуткие картины осажденного города, разруха, голод и холод, смерть людей. И сердце сожмется от боли...
- Не дай боже никому таких испытаний, - говорят сестры.
 
Сергей НОВОКШОНОВ
Фото автора